Неточные совпадения
Мельком, словно во сне, припоминались некоторым старикам примеры из истории, а в особенности из
эпохи, когда градоначальствовал Бородавкин, который навел в город оловянных солдатиков и однажды, в минуту безумной отваги, скомандовал им:"Ломай!"Но ведь тогда все-таки
была война, а теперь… без всякого повода… среди глубокого земского мира…
Для них подобные исторические
эпохи суть годы учения, в течение которых они испытывают себя в одном: в какой мере они могут претерпеть.
Cемен Константинович Двоекуров градоначальствовал в Глупове с 1762 по 1770 год. Подробного описания его градоначальствования не найдено, но, судя по тому, что оно соответствовало первым и притом самым блестящим годам екатерининской
эпохи, следует предполагать, что для Глупова это
было едва ли не лучшее время в его истории.
Такова
была простота нравов того времени, что мы, свидетели
эпохи позднейшей, с трудом можем перенестись даже воображением в те недавние времена, когда каждый эскадронный командир, не называя себя коммунистом, вменял себе, однако ж, за честь и обязанность
быть оным от верхнего конца до нижнего.
— Он в гиде
есть, — сказал Голенищев про тот палаццо, который нанимал Вронский. — Там прекрасный Тинторетто
есть. Из его последней
эпохи.
Но притом
было другое, радостное для Сергея Ивановича явление: это
было проявление общественного мнения. Общество определенно выразило свое желание. Народная душа получила выражение, как говорил Сергей Иванович. И чем более он занимался этим делом, тем очевиднее ему казалось, что это
было дело, долженствующее получить громадные размеры, составить
эпоху.
Я стоял сзади одной толстой дамы, осененной розовыми перьями; пышность ее платья напоминала времена фижм, а пестрота ее негладкой кожи — счастливую
эпоху мушек из черной тафты. Самая большая бородавка на ее шее прикрыта
была фермуаром. Она говорила своему кавалеру, драгунскому капитану...
Все
будет безуспешно, покуда не почувствовал из нас всяк, что он так же, как в
эпоху восстанья народ вооружался против <врагов>, так должен восстать против неправды.
В общем, он
был всепоглощенно занят бесчисленными фамильными процессами, начало которых терялось в
эпохе возникновения бумажных фабрик, а конец — в смерти всех кляузников.
Да, да — каждая мысль имеет право
быть высказанной, каждая личность обладает неоспоримым правом мыслить свободно, независимо от насилия
эпохи и среды», — это Клим Иванович Самгин твердо помнил.
Печальным гимном той поры
были гневные стоны самого чуткого поэта
эпохи, и особенно подчеркнуто тревожно звучал вопрос, обращенный поэтом к народу...
Клим Иванович
был сильно расстроен: накануне, вечером, он крепко поссорился с Еленой; человек, которого указал Дронов, продал ей золотые монеты
эпохи Римской империи, монеты оказались современной имитацией, а удостоверение о подлинности и древности их — фальшивым; какой-то старинный бокал
был не золотым, а только позолоченным. Елена топала ногами, истерически кричала, утверждая, что Дронов действовал заодно с продавцом.
Этот рыцарь
был и со страхом и с упреком. Он принадлежал двум
эпохам, и обе положили на него печать свою. От одной перешла к нему по наследству безграничная преданность к дому Обломовых, а от другой, позднейшей, утонченность и развращение нравов.
С начала лета в доме стали поговаривать о двух больших предстоящих праздниках: Иванове дне, именинах братца, и об Ильине дне — именинах Обломова: это
были две важные
эпохи в виду. И когда хозяйке случалось купить или видеть на рынке отличную четверть телятины или удавался особенно хорошо пирог, она приговаривала: «Ах, если б этакая телятина попалась или этакий пирог удался в Иванов или в Ильин день!»
Она
была очень молоденькая в ту
эпоху, когда учились Райский и Козлов, но, несмотря на свои шестнадцать или семнадцать лет, чрезвычайно бойкая, всегда порхавшая, быстроглазая девушка.
Райский едва терпел эту прямую атаку и растерялся в первую минуту от быстрого и неожиданного натиска, который вдруг перенес его в
эпоху старого знакомства с Ульяной Андреевной и студенческих шалостей: но это
было так давно!
После этого краткого очерка двух войн нужно ли говорить о третьей, которая кончилась в
эпоху прибытия на мыс фрегата «Паллада», то
есть в начале 1853 года?
Один только О. А. Гошкевич не участвовал в завтраке, который, по простоте своей,
был достоин троянской
эпохи. Он занят другим: томится морской болезнью. Он лежит наверху, закутавшись в шинель, и чуть пошевелится, собаки, не видавшие никогда шинели, с яростью лают.
Мыс Доброй Надежды открыт
был в блистательную
эпоху мореплавания, в 1493 году, португальцем Диазом (Diaz), который назвал его мысом Бурь.
У них вообще
есть обычай менять имена по нескольку раз в жизни, в разные
эпохи, например при женитьбе и тому подобных обстоятельствах.
Они
выпили по рюмке, подняли головы, оставили печальный тон, заговорили весело, зевали кругом на стены, на картины, на мебель; совсем развеселились; печали ни следа, так что мы стали догадываться, не хитрят ли они, не выдумали ли, если не все, так
эпоху события.
В таком чисто монистическом, монофизитском религиозном сознании не может
быть пророчеств о новой жизни, новой мировой
эпохе, о новой земле и новом небе, нет исканий нового града, столь характерных для славянства.
Идея демократии
была осознана и формулирована в такую историческую
эпоху, когда религиозное и философское сознание передовых слоев европейского человечества
было выброшено на поверхность и оторвано от глубины, от духовных истоков человека.
Христианское мессианское сознание может
быть лишь сознанием того, что в наступающую мировую
эпоху Россия призвана сказать свое новое слово миру, как сказал его уже мир латинский и мир германский.
Это откровение должно
быть отнесено к
Эпохе Духа Святого, о чем я уже много раз писал.
Так называемый новый человек
эпохи, завтрашнего дня
будет иметь склонность окончательно принять средства жизни за цели жизни.
Между тем в христианстве
есть мессианское ожидание второго явления Христа в силе и славе,
есть мессианское искание царства Божьего, как на небе, так и на земле, возможное ожидание новой
эпохи Духа Святого.
В техническую
эпоху жизнь огромных человеческих масс, требующих разрешения вопроса о хлебе насущном, должна
быть организована и регулирована.
Жестокость войны, жестокость нашей
эпохи не
есть просто жестокость, злоба, бессердечие людей, личностей, хотя все это и может
быть явлениями сопутствующими.
Культура греческая, культура итальянская в
эпоху Возрождения, культура французская и германская в
эпохи цветения и
есть пути мировой культуры единого человечества, но все они глубоко национальны, индивидуально-своеобразны.
В продолжение своей карьеры он перебывал в связях со многими либеральнейшими людьми своей
эпохи, и в России и за границей, знавал лично и Прудона и Бакунина и особенно любил вспоминать и рассказывать, уже под концом своих странствий, о трех днях февральской парижской революции сорок восьмого года, намекая, что чуть ли и сам он не
был в ней участником на баррикадах.
Ей, может
быть, захотелось заявить женскую самостоятельность, пойти против общественных условий, против деспотизма своего родства и семейства, а услужливая фантазия убедила ее, положим, на один только миг, что Федор Павлович, несмотря на свой чин приживальщика, все-таки один из смелейших и насмешливейших людей той, переходной ко всему лучшему,
эпохи, тогда как он
был только злой шут, и больше ничего.
Но вот что слишком немногими испытано, что очаровательность, которую всему дает любовь, вовсе не должна, по — настоящему,
быть мимолетным явлением в жизни человека, что этот яркий свет жизни не должен озарять только
эпоху искания, стремления, назовем хотя так: ухаживания, или сватания, нет, что эта
эпоха по — настоящему должна
быть только зарею, милою, прекрасною, но предшественницею дня, в котором несравненно больше и света и теплоты, чем в его предшественнице, свет и теплота которого долго, очень долго растут, все растут, и особенно теплота очень долго растет, далеко за полдень все еще растет.
Для барышни звон колокольчика
есть уже приключение, поездка в ближний город полагается
эпохою в жизни, и посещение гостя оставляет долгое, иногда и вечное воспоминание.
В конце 1811 года, в
эпоху нам достопамятную, жил в своем поместье Ненарадове добрый Гаврила Гаврилович Р**. Он славился во всей округе гостеприимством и радушием; соседи поминутно ездили к нему
поесть, попить, поиграть по пяти копеек в бостон с его женою, Прасковьей Петровною, а некоторые для того, чтоб поглядеть на дочку их, Марью Гавриловну, стройную, бледную и семнадцатилетнюю девицу. Она считалась богатой невестою, и многие прочили ее за себя или за сыновей.
Приезд богатого соседа
есть важная
эпоха для деревенских жителей. Помещики и их дворовые люди толкуют о том месяца два прежде и года три спустя. Что касается до меня, то, признаюсь, известие о прибытии молодой и прекрасной соседки сильно на меня подействовало; я горел нетерпением ее увидеть, и потому в первое воскресенье по ее приезде отправился после обеда в село *** рекомендоваться их сиятельствам, как ближайший сосед и всепокорнейший слуга.
В
эпоху, нами описываемую, ей
было семнадцать лет, и красота ее
была в полном цвете.
Эпохи страстей, больших несчастий, ошибок, потерь вовсе не
было в его жизни.
Да, в жизни
есть пристрастие к возвращающемуся ритму, к повторению мотива; кто не знает, как старчество близко к детству? Вглядитесь, и вы увидите, что по обе стороны полного разгара жизни, с ее венками из цветов и терний, с ее колыбелями и гробами, часто повторяются
эпохи, сходные в главных чертах. Чего юность еще не имела, то уже утрачено; о чем юность мечтала, без личных видов, выходит светлее, спокойнее и также без личных видов из-за туч и зарева.
Мы ее несколько забыли; стоит вспомнить «Историю» Волабеля, «Письма» леди Морган, «Записки» Адриани, Байрона, Леопарди, чтобы убедиться, что это
была одна из самых тяжелых
эпох истории.
Рассказ мой о
былом, может, скучен, слаб — но вы, друзья, примите его радушно; этот труд помог мне пережить страшную
эпоху, он меня вывел из праздного отчаяния, в котором я погибал, он меня воротил к вам. С ним я вхожу не весело, но спокойно (как сказал поэт, которого я безмерно люблю) в мою зиму.
Да, это
была одна из светлых
эпох нашей жизни, от прошлых бурь едва оставались исчезавшие облака; дома, в кругу друзей,
была полная гармония!
А жизнь обманула не потому, что требования его
были ложны, а потому, что Англия и Байрон
были двух розных возрастов, двух розных воспитаний и встретились именно в ту
эпоху, в которую туман рассеялся.
В их решении лежало верное сознание живой души в народе, чутье их
было проницательнее их разумения. Они поняли, что современное состояние России, как бы тягостно ни
было, — не смертельная болезнь. И в то время как у Чаадаева слабо мерцает возможность спасения лиц, а не народа — у славян явно проглядывает мысль о гибели лиц, захваченных современной
эпохой, и вера в спасение народа.
К концу тяжелой
эпохи, из которой Россия выходит теперь, когда все
было прибито к земле, одна официальная низость громко говорила, литература
была приостановлена и вместо науки преподавали теорию рабства, ценсура качала головой, читая притчи Христа, и вымарывала басни Крылова, — в то время, встречая Грановского на кафедре, становилось легче на душе. «Не все еще погибло, если он продолжает свою речь», — думал каждый и свободнее дышал.
Два врага, обезображенные голодом, умерли, их съели какие-нибудь ракообразные животные… корабль догнивает — смоленый канат качается себе по мутным волнам в темноте, холод страшный, звери вымирают, история уже умерла, и место расчищено для новой жизни: наша
эпоха зачислится в четвертую формацию, то
есть если новый мир дойдет до того, что сумеет считать до четырех.
Пятнадцать лет тому назад,
будучи в ссылке, в одну из изящнейших, самых поэтических
эпох моей жизни, зимой или весной 1838 года, написал я легко, живо, шутя воспоминания из моей первой юности. Два отрывка, искаженные цензурою,
были напечатаны. Остальное погибло; я сам долею сжег рукопись перед второй ссылкой, боясь, что она попадет в руки полиции и компрометирует моих друзей.
Но именно в ту
эпоху, когда я жил с Витбергом, я более, чем когда-нибудь,
был расположен к мистицизму.
Мучительно жить в такие
эпохи, но у людей, уже вступивших на арену зрелой деятельности,
есть, по крайней мере, то преимущество, что они сохраняют за собой право бороться и погибать. Это право избавит их от душевной пустоты и наполнит их сердца сознанием выполненного долга — долга не только перед самим собой, но и перед человечеством.
Тем не менее, как ни оторван
был от жизни идеализм сороковых годов, но лично своим адептам он доставлял поистине сладкие минуты. Мысли горели, сердца учащенно бились, все существо до краев переполнялось блаженством. Спасибо и за это. Бывают сермяжные
эпохи, когда душа жаждет, чтобы хоть шепотом кто-нибудь произнес: sursum corda! [Горе имеем сердца! (лат.)] — и не дождется…